"Русалки, — говорю я и, почти поверив сама себе, машу им, вскинув руку над головой. — Будь осторожен. Держись ближе к пляжу". Мой любимый подходит ко мне еще ближе, обнимает, прижимает к себе. Шум волн непрестанен, ночь черна, нам хорошо, и очень бы хотелось заняться любовью — прямо здесь, вот на этом песке, вот у этой полосы прибоя…
— Вы верите в вампиров? — спросил он.
Я захлопнула "Дракулу" и подсунула книжку под ковровую сумочку с забытым ришелье.
— Мистер Стокер пишет очень интересно, — сказала я. — Мне кажется, сэр, что мы незнакомы.
— Тем хуже, — сказал он и положил ладонь на спинку стула по ту сторону моего столика в кафе. Я подняла на него глаза — и подняла их еще выше. Высокий блондин в слепящем алом мундире на фоне зеленых деревьев солидного нью-гемпширского кирпича Рыночной площади. Мундир был австро-венгерский. Какой у него чин, я не поняла, но он несомненно был офицером.
— Вам следует узнать вампиров поближе. — Он щелкнул каблуками и поклонился. — Граф Ференц Зохари.
И без приглашения сел напротив меня.
В Портсмуте, где я проводила лето перед моим первым светским сезоном, в этом августе 1905 года проходили переговоры, которые могли положить конец долгой Русско-японской войне. Президент Рузвельт на борту своей яхты "Мейфлауэр" в военном порту устроил первую встречу между русским и японским полномочными представителями графом Сергеем Витте и маркизом Комурой. Теперь противники встречались официально в военном порту, а между встречами вели сложные интриги в отеле "Вентворт". Тетя Милдред не считала, что девицам прилично читать газеты, а потому мне было мало что известно о происходящем, но я знала, что переговоры идут тяжело. Город заполнили иностранцы; в воздухе пахло бурей, он был пронизан тяжелой мужской энергией, историей и значимостью. Опасность, кровь и жестокость, совсем как в книге мистера Стокера. "Ни в коем случае не разговаривай ни с кем из них", — внушала мне тетя Милдред. Но против обыкновения моей тетушки поблизости не было.
— Вы участвуете в переговорах? Пожалуйста, скажите мне, как они проходят?
— Я только сторонний наблюдатель.
— Но они заключат мир?
— Ради моей родины надеюсь, что нет. — Его, видимо, позабавило мое изумление. — Если Россия и Япония будут воевать и дальше, они потеряют много крови. Россия проиграет, обратится на запад, затеет небольшую войну и, вероятно, проиграет ее. А если они подпишут мирный договор, Россия лет через пять будет драться с нами, когда наберется сил. И тогда вмешаются немцы, и французы — чтобы драться с немцами, а англичане — с французами. Крайне забавно. И моя родина не сможет уцелеть.
— Но ведь, наверное, трудно не пасть духом, когда решаются подобные вещи?
— Я никогда не падаю духом. — Мой собеседник протянул руку, собрал в кулак мое недоконченное ришелье и помахал им в воздухе, точно носовым платком, прежде чем бесцеремонно бросить его на землю. — Ваша мать заставляет вас заниматься рукоделием, — сказал он, — но вы предпочитаете дипломатию. Или вампиров. Так что же?
Я покраснела.
— За моим шитьем следит моя тетя, — сказала я. Это лето было отдано ришелье: часы и часы я сидела на веранде тети Милдред и сотней за сотней мелких стежочков обметывала края ярдов полотна, а потом вырезала по рисункам узоры ножничками с острыми кончиками. Белье для моего приданого, говорила тетя Милдред, которая ни за что не произнесла бы вслух слово "простыня". Осенью я уеду в Нью-Йорк планировать свою брачную стратегию, точно генерал без армии. Сражение уже было заранее безнадежно проиграно, так как в моем распоряжении не было достаточного богатства, чтобы я могла оказаться в центре событий. Я стану тем, для чего я подхожу наружностью, а не душой — никчемной светски безупречной женой какого-нибудь дельца, чей интерес к войне исчерпывается потребностью армии в сапогах или зубных щетках.
Но теперь благодаря тому, что адмирал Того победил в Цусимском бою, я ощутила вкус войны, пусть далекой и дразняще-загадочной; я сидела напротив офицера здесь в жарком густом солнечном свете среди листвы Рыночной площади.
— Вам нравится война, — спросил мой собеседник, — или просто кровь?
Интересный вопрос!
— По-моему, они равно подразумевают власть и силу.
— Вот именно! — Он перелистывал мою книгу, а я искоса следила за ним. В элегантно сшитом багряном мундире он производил впечатление грубости в соединении с силой. Шея над жестким золотым галуном воротника бугрилась мышцами. Короткие пальцы с широкими ногтями прижимались кончиками к желто-красному переплету "Дракулы". Быть может, почувствовав мой взгляд, он поднял глаза и улыбнулся мне. Он смотрел на меня со странной уверенностью, словно меня уже влекло к нему, а ведь красив он не был. Толстые губы, шрам наискось подбородка, ухо без мочки. Он бросил мое рукоделие на землю!
— Меня зовут Сьюзен Вентворт, — сказала я.
— Вентворт! Как отель. Легко запомнить. — И никаких восхищенных слов о том, что мое лицо слишком прекрасно, чтобы забыть мое имя. — Вы живете в отеле? — спросил он.
Истинный джентльмен никогда не спрашивает даму напрямик, где она живет, чтобы не поставить ее в неловкое положение. Ведь может показаться, будто она ищет его общества.
— У моей тети есть коттедж в Киттери-Пойнт.
— Это отсюда недалеко. Вы бываете в отеле на чаепитиях с танцами?