Холод страха - Страница 57

К оглавлению

57

И вот тогда-то все и случилось. Совершенно внезапно. Отворилась дверь. Головы всех присутствующих повернулись в одном направлении. Мгновение — и в комнату собачьей трусцой вбежало нечто.

Только это была не собака. Совсем не собака. Это создание передвигалось вертикально. С первого взгляда я принял ее за большую заводную куклу, так мало возвышалась она над полом. Лица я еще не различал… но что поразило меня сразу же — так то длиннющий атласный шлейф, волочившийся за нею по ковру.

Создание остановилось у захлебывающегося цветами стола — и начались улыбочки, и жесты, и вежливые поклоны, — а потом человек с самой длинной в мире шеей выдвинул в центр комнаты высокий табурет и с помощью юноши с козлиным копытом водрузил на него тварь в белом, расправил тщательно фалды атласного платья, спадающего до земли, — так, что не возникало и тени сомнения: у регистрационного стола горделиво стоит высокая женщина.

Я все еще не видел ее лица — но теперь это было уже не важно. Я и так знал, каким оно будет, это лицо. К горлу подхлестнула тошнота — и я безвольно сполз на скамейку, сжимая виски ладонями.

Не помню, в какой автобус я вскочил. Не помню, когда он тронулся с места. Не помню, сколько я ехал, все дальше и дальше, — пока мне не сказали, что это — конечная остановка, что мне надо сесть в другой автобус, идущий в обратном направлении, и ехать назад. И вот тогда невнятное, смутное облегчение стало целительным бальзамом проливаться на мою душевную рану. Этот автобус привез меня к дверям дома, родного дома ох, как же теперь я рвался туда! Но сильнее, много сильнее облегчения был СТРАХ. Оставалось одно — молиться. Господи, только бы снова не застрять на Кембридж-серкус!

Я сжался на сиденье. Я боялся снова увидеть ту, которую бросил. Нет, не я обманул ее — она меня, но брошена-то все равно она!

Автобус подкатывает к Кембридж-серкус, и я напряженно вглядываюсь в полутьму. Как раз рядом с этим проклятым домом — фонарь. В конторе темно. Автобус едет дальше, я оглядываюсь, замечаю людей, стоящих под фонарем, и — сердце в груди обрывается…

Они стоят там, сплоченные, точно слившиеся в единое целое. Стояли так, словно с места не сойдут, пока не свершат правосудие. Они. Эти пятеро. Я видел их — сколько? Секунду? И запомню эту секунду навеки. Освещенные фонарем фигуры. Длинношеий со смешной птичьей головкой, с острым, стеклянным блеском в прозрачных глазах. Лысый маленький человек, татуированный лоб — набычен, на синеве узоров — желтоватые отсветы. Стройный юноша в изящной, небрежной позе, на тонком лице — оскал такой ненависти, что и вспомнить жутко, руки — глубоко в карманах, но контуры копыта проступают сквозь ткань. Чуть впереди — бородатая женщина, гигантская глыба зла, и в ее огромной тени, в последние доли мгновения, когда автобус уже уносил меня в безопасность, я в последний раз увидел большую светловолосую голову — низко-низко, у самой земли.

Голову, которая в вечернем сумраке казалась странным бледным шаром с намалеванным алым ртом, изогнутым в сатанинскую злобную ухмылку — ухмылку даже не человека, но дикого зверя.

Пятеро остались далеко позади, остались под фонарем, как нелепые восковые фигуры, как ночной кошмар, время шло, автобус ехал — а я все видел их. Так, словно они стояли в автобусе. Стояли у меня перед глазами. И сейчас стоят.

Я добрался домой, рухнул на кровать и зарыдал. Мать с отцом, должно быть, очень хотели узнать — почему, но не спросили ни о чем. Так до сих пор и поспрашивают.

Я помню тот вечер. Время после ужина. Шесть лет назад. Я сижу в своем собственном удобном кресле, на шоколадном знакомом ковре. Я помню, с какой мучительной нежностью смотрел я на жилет отца, обсыпанный пеплом, на милые встрепанные усы, на щемящие душу скошенные каблуки материнских туфель. Тот вечер — и я осознавал, как отчаянно люблю все это, как не мыслю без этого своего существования.

С тех пор я вообще не выхожу из дома. Кажется, для меня так лучше…

Дэвид Куэльс
Если бы юность умела…

Род Тейлор вставил в турникет свою пластиковую паспорт-карточку. Набрал на клавиатуре свое имя. Уставился в нужную точку на экране, дабы машина могла отсканировать сетчатку его глаз и содержимое мозга, сверяя полученные данные с карточкой.

М-да, карточка-карточка. На ней — строго говоря, даже не на целой карточке, а на ее крохотном микрочипе — уместилась вся жизнь Тейлора. Там было записано все: показатель его коэффициента интеллекта, предупреждение, что Род — левша, воспоминания о каникулах в четвертом классе… Спустя три секунды раздалось звонкое "Пи-и-и", турникет выплюнул карточку, дверные засовы отодвинулись, и Род Тейлор переступил порог буфета.

"И вся эта проверка на вшивость — ради одного сандвича с мясом индюшки?" — в сотый раз мысленно вопросил Род. Передвигая свой поднос по алюминиевым трубкам прилавка, он взял с полки мисочку яблочного пюре. Поднес к самому носу, пытливо принюхиваясь. Вчерашнее яблочное пюре Род Тейлор ненавидел. Вчерашнее пюре покрывается невидимой пленкой, имеющей свой запах и привкус — запах и привкус металлического сосуда, в котором оно простояло целые сутки. Именно такое — просроченное — пюре оказалось в первой мисочке. Род хотел было поставить ее назад, но следующий в очереди — Гэри из бухгалтерии — подтолкнул его поднос своим и пробурчал: "Поживее там". Род передвинул свой поднос к кассе.

Кассирша была не андрошкой, а человеком: ведь на коленях у нее лежал растрепанный любовный роман. Андрошки и андроиды для развлечения не читают. А если и читают, то уж точно не про любовь, предположил Род. Скорее "Каталог полимеров" какой-нибудь…

57